...::Часть первая::...

И, наверное, в пении акафистов и хоралов слышнее всех всегда был красивый грудной голос княжны - Цесаревны Марии. Машеньки. Она любила пение, любила и театральные представления, часто разыгрывала вместе с сестрами небольшие сценки из Чехова, Мольера, Шекспира.. Особенно блистала бывшая Цесаревна в чеховском « Медведе», в роли вдовушки, в которую влюбляется сосед - отставной служака - генерал.. Ролью капризной дамы - вдовы Машенька с удовольствием менялась с сестрами, особенно - Ольгой, а вот генерала неизменно играл ПапА. У него это особенно хорошо получалось, хоть мундир его уже был немного выцветший, поношенный и искусно заштопанный в разных местах рукою МамА. Точнее, не мундир, а солдатская гимнастерка.. Дети уговаривали было играть кокетливую вдовушку и саму Мама, но та неизменно отказывалась, говорила, что чересчур стара для такой эффектной роли. Однако, то и дело с лукавинкой подсказывала дочерям незаметный изящный дамский жест, а иногда - подправляла хороший французский выговор смешной карикатурной «картавинкой с нижегородским прононсом» - как же возможно было провинциальной чеховской вдове парижским выговором блистать?!..
Мария соглашалась, тотчас схватывала и точно копировала все жесты и интонации прелестно - кокетливой, лукавой говоруньи - героини, зрелой женщины, то ли мечтающей о любви, то ли уже не верящей в нее..
А Мама - верила! Цесаревна Мария это знала точно, ведь ей достаточно было увидеть только один ее взгляд, который она украдкой бросала отцу. Нежность, смягченная и одновременно - возвышенная знанием всякой слабости любимого человека, нежность, до сих пор смешанная с восторгом и восхищением первых дней зарождения чувства. Как бы и сама она, наверное, хотела когда - нибудь смотреть вот так на Любимого ею человека…..
Любовь. Неизвестно, всколыхнулось ли хоть раз сердце юной Великой княжны от чьего - то взгляда, улыбки, мимолетно брошенной фразы.. Нам не дано узнать об этом. Остались какие то глухие отголоски воспоминаний о том, что пылкое романтическое чувство влюбленности питал к Марии Николаевне ее кузен, Луи Маунтбеттен, сын ее тетушки по матери, герцогини Виктории, но неизвестно доподлинно, отвечала ли русская Цесаревна взаимностью на его поклонение….
Г. Кинг пишет в своей книге «Императрица Александра Феодоровна. Опыт биографии» почти на последних страницах, в эпилоге: «Младший сын Виктории, Луи, с честью служил в британском военном флоте, во время второй мировой войны, и в 1947 году был назначен вице - королем Индии.
Он навсегда запомнил теплые летние месяцы (*1909 - го года, уточнено мною, именно тогда Императрица Александра Феодоровна последний раз с Государем и семьей посетила Англию с официальным визитом. Великой княжне Марии шел в то время одиннадцатый год. Романтичное, полудетское чувство было вполне в духе того времени! - С. М.), которые он провел в кругу своих русских родственников, когда был романтически влюблен в третью дочь Александры Феодоровны, великую княжну Марию…» ( Г. Кинг. Императрица Александра Феодоровна. Опыт биографии. Эпилог. стр. 456. Личное собрание автора статьи).
Добавлю от себя, что до самой смерти, (*В 1979 году, от рук террористов - ирландцев. - С. М.) будучи уже женатым, отцом нескольких детей, лорд Маунтбеттен постоянно держал на своем столе портрет погибшей в 1918 году русской Цесаревны. Как некое воспоминание о юности? Как попытку удержать горькое очарование пролетевших лет? Этого не может знать уже никто. Но именно лорд Маунтбеттен впоследствии подсказал своему племяннику Чарльзу - Артуру - Филиппу - Джорджу Виндзору, наследнику британской короны, выбор невесты - леди Дианы - Френсис Спенсер - чистой, прелестной девушки с грустными глазами газели и нежным овалом лица - девушки, чем то неуловимо похожей на его давний, далекий идеал,- а вовсе не миссис Камилла Паркер - Боулз, как пишут теперь повсюду! Принц Чарльз прислушался к совету, потому, что, вероятно, отлично знал нежную, далекую и грустную историю о первой любви уважаемого им дядюшки, и она как то трогала его сердце. Пожалел ли он о своем выборе позднее - совершенно другой вопрос.
Знала ли всю предысторию этого выбора миссис Камилла Паркер - Боулз? Вряд ли. Ведь пролог его относился к числу тех тщательно оберегаемых семейных, глубоко личных легенд, к которым посторонним, даже пусть и многолетним, обожаемым любовницам, обычно - доступа нет.
Однако, вернемся к нашему рассказу и к Цесаревне….
…Мария Николаевна обладала притягательной способностью очаровывать всех, кто встречался на ее пути. Вот что пишет ее тобольская преподавательница и гувернантка К. М. Битнер: « Она любила и умела поговорить с каждым, в особенности - с простым народом, солдатами. У нее было много общих тем с ними: дети, природа, отношение к родным.. Ее очень любил, прямо обожал комиссар В. С.Панкратов (*Сменивший Е. С. Кобылинского на посту коменданта в тобольском доме Романовых. - С. М.) К ней, вероятно, хорошо относился и Яковлев.. Девочки потом смеялись, получив от нее письмо из Екатеринбурга, в котором она, вероятно, писала им что - нибудь про Яковлева: «Маше везет на комиссаров». Она была душою семьи» (Цитируется по: Ю. М .Буранов, В. С. Хрусталев. Указ. изд. стр. 330)
Дни в Тобольске протекали столь однообразно, что семья успела втянуться в спокойный замедленный ритм, привыкла к нему и даже его полюбила… Угнетала всех лишь невозможность общения, урезанность пространства. Но что же делать, изгнание есть изгнание..
В остальном, все было, как в обычной семье: уроки, прогулки, пиление дров, обед, катание на качелях, рукоделие, чтение, писание писем, иногда даже - музицирование на рояле в нижнем этаже, ежели дозволяли конвоиры - комиссары.. Они дозволяли, им было любопытно: царские дочери играли для них в четыре руки или по очереди на расстроенном инструменте. А вечером - непременный домашний спектакль, и упорно учатся цесаревнами и цесаревичем наизусть монологи Мольера, Шекспира, Скриба..
Были ли конвоиры зрителями - неизвестно. Вероятно, да. И с ними сживались. И к ним привыкали, как к членам семьи, воспринимали уже, скорее, как «невольников приказов сверху», и, что самое удивительное в положении узников, - жалели, в глубине души, не выпячивая жалости этой наружу…
Дни катились. Наступило предзимье.
6 декабря 1917 года Николай Александрович записал в дневнике: « Среда, мои именины провели спокойно и не по примеру прежних лет.. В 12 ч. был отслужен молебен. Стрелки 4 - го полка в саду, бывшие в карауле, все поздравили меня, а я - их, с полковым праздником Получил три именинных пирога и послал один из них караулу. Вечером Мария Алексей и м- сье Жильяр сыграли очень дружно маленькую пьесу “ Le fluide de...” Много смеху было..
Накануне Рождества выпало много снега. М- сье Жильяр задумал выстроить для детей во дворе ледяную горку. Несколько дней все дети дружно таскали снег в одно место перед крыльцом и выкладывали из него эту гору. Затем Пьер Жильяр и князь В..А. Долгорукий вылили на нее тридцать ведер воды.. Дети могли кататься сколько желают. За ними с улыбкой наблюдали солдаты караула и встревоженная императрица: не ушибся ли Алексей, не потеряла ли рукавицы озорница Анастасия, не переломала ли ноги неугомонная розовощекая Мария, вихрем слетая с высоты на деревянных санках - доске… потом наступило Рождество. Первое в ссылке. Николай Александрович записывал в дневнике: « 24 - го декабря. Воскресенье. Утром сидел полчаса у дантистки. В 12 часов была отслужена в зале обедница. До прогулки готовили подарки для всех и устраивали елки. Во время чая - до пяти часов - пошли с Аликс в караульное помещение и устроили елку для первого взвода 4 - го полка. После обеда была елка свите и всем людям, а мы получили свою до восьми часов. Всенощная была очень поздно, началась в 10 с половиною, так как батюшка не успел прийти из - за службы в церкви. Свободные стрелки присутствовали.»
И тут случилось нечто непредвиденное, сильно осложнившее жизнь узников Тобольска.